Папа

Почему мне так сложно даже написать это слово? Отец – более строгое, острое, отстраненное – проще. Папа… Это про нежность, про тепло, про признание…

Ты говорил, что тебе, воспитанному в интернате, непонятно, как просто любить своих детей. Ты говорил, что не знал, как показать.

Я беру в руки гитару, и играю одну из твоих любимых, пронзительно-щемящих песен… Ты знаешь много таких, щемящих душу, рвущихся наружу:

"Болью исколото, сердце как колокол, бьется в ночи..."

На последнем куплете перехватывает дыхание и наворачиваются слезы… До меня вдруг дошло: вот же ты, живой, чувствительный, раненый! Я не видел твоих слез и страданий – ты научился их от нас прятать. Но когда ты брал гитару, как-будто открывалась дверь к тебе в душу. Я помню как давным-давно ты с закрытыми глазами пел «Я сорокалетний человекохлам…». Мне сейчас почти сорок. Что ты чувствовал тогда?

Я никогда не интересовался по-настоящему. Папа должен давать.

И ты давал. Вырастить 4 детей в перестройку. Недавно ты рассказал мне, что в 1993 году приходил в голодный дом к жене и детям и хотел повеситься от безнадежности… Спасибо, что выдержал… Ты поделился своим ужасом – я понимаю теперь, почему я так панически боюсь кризисов. Ты победил. Не знаю, какой ценой. Благодаря тебе я знаю – побеждать можно. 

Мне казалось, что ты мало обо мне заботишься. Я обижался, когда ты делал не то, что я хотел. Интересно, что мои дети расскажут обо мне? Боюсь, они вспомнят ежедневное ворчание и ругань перед сном… А я вспоминаю, что ты дома или спал или болел…

Папа. Если честно, без уверток и подростковой резкости, я очень хочу быть на тебя похожим. Сложно признать мне, успешному и самостоятельному, что я бережно храню в сердце моменты, когда ты гордился мной. Как я не верил своим ушам и ликовал, когда ты на мою статью сказал: «Как здорово, что ты так умеешь любить своих детей! Я так не умею…». Это такой подарок от тебя – признать меня равным!

Ты обещал, что когда выучусь, ты мне поможешь встать на ноги. Я верил. Как пятилетний – безоговорочно и восторженно. Через неделю после окончания универа, я позвонил тебе и сказал: я готов! Я помню дословно, что ты ответил: «Сиди дома и жди, я позвоню». Сейчас мне смешно и нелепо – я сидел дома до вечера, а ты так и не позвонил. Я помню, что обиделся. Я правда ждал, что ты все сделаешь за день. Ты сдержал слово – на работу я вышел через 2 месяца.

Седьмой класс. Я ругаюсь матом на учителей и прогуливаю уроки. Помню, мы покупали в хозяйственном машинное масло в баночках, поджигали и брызгались им. 90-й год. Черт, мне было всего 12 лет! Я помню, что сделал ты: в моем дневнике, в котором в третьей четверти стояло 12 троек и двойка ты нарисовал карандашом то, что я должен получить в четвертой. Мне было страшно. И одновременно с этим как-будто спокойнее. Кажется, я старался. Для тебя. Ты был там, зашифрован карандашом в дневнике.

Папа. С тобой было весело. Я помню, как участвовал в спектакле, который вы своими «Гусарами» делали для детского дома. Я был обезьянкой в дурацком костюме, дети пищали от восторга, а я лопался от гордости. Я думаю, ты не случайно делал это для детей из детского дома…  В универе я играл в театре – «Студенческие театральные мастерские ». Там можно было плакать и смеяться.

Я завидую тебе. Я подсознательно равняюсь на тебя. Почему так сложно признаться в этом даже себе? Что будет, если я вслух скажу: папа, я горжусь тобой! Это такое незнакомое чувство – благодарность отцу…

Я помню ты пел нам в детстве колыбельную. «Спят, спят мышата спят ежата…» Сердце сжималось и так хотелось, чтобы эта песня подольше не кончалась. Ты сердился, когда мы тебе мешали. Суханов ее поет не так, совсем не так. Я пою ее своим детям, как пел ее ты…

Я хотел быть рядом. И не показывал этого. Я забирал тебя с мероприятий, где обязательно выпивали, на твоей шестерке с дырявым крылом и буксующим сцеплением. Ты хмурился и говорил мне как ехать, а я задирал подбородок и говорил «Я знаю!». Как давно это было

В конце 2014 я пришел к тебе и сказал, что я не справляюсь… Было стыдно, было страшно. А ты поддержал меня! Ты рассказал, сколько всего ты не смог. И мы разговаривали. Долго. И ты сказал, что не бросишь меня. Спасибо! Я обнял тебя так искренне, как не обнимал давным-давно. Оказывается, с тобой можно разговаривать. И ты услышишь.

Черт,  так невыносимо тяжело писать! Как спазм в горле не дает вырваться крику. Перехватывает дыхание… Хочется захлопнуть этот чертов ноутбук и никому не показывать это. Мне кажется, что я пишу акт о безоговорочной капитуляции, а ты посмеешься надо мной… Я заранее сжимаюсь от своей ничтожности и слабости.

Папа, я люблю тебя и горжусь тобой!

Я боюсь говорить это вслух тебе. Смогу ли когда-нибудь? Но вдруг ты прочитаешь и снова услышишь меня… 

============

Статья написана и опубликована на портале Матроны.ру